Штирлиц вкалывал в своем кабинете с утра до ночи.

Плейшнер выбрасывался из окна пятый раз. Яд не действовал.

К концу войны положение Германии было столь плачевно, что даже в рейхсканцелярии приходилось стоять в очереди для того, чтобы купить колбасы. Однако Штирлиц, вопреки всем нормам поведения, всегда брал без очереди. Гестаповцы очень возмущались этим. Они еще не знали, что Герои Советского Союза обслуживаются вне очереди.

Штирлиц всегда знал, что лучше один раз подслушать, чем сто раз услышать…

«Строго секретно! Лично в руки! Рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру!
Рейхсфюрер!..»
Штирлиц положил ручку и задумался: «А может всё-таки написать по-немецки?»

Штирлиц ходил по рейхсканцелярии с расстегнутой ширинкой, из которой высовывались красные трусы. И никто не догадывался, что так он отмечает Первое Мая.

Гиммлер вызывает своего сотрудника.
— Назовите двузначное число.
— 45.
— А почему не 54?
— потому что 45!
Гиммлер пишет характеристику «характер нордический» и вызывает следующего.
— Назовите двузначное число.
— 28.
— А почему не 82?
— Можно, конечно, и 82, но лучше 28.
Гиммлер пишет характеристику «характер близок к нордическому» и вызывает следующего.
— Назовите двузначное число.
— 33.
— А почему не… А, это Вы, Штирлиц.

После очередного сеанса связи Штирлиц снял обувь и босыми ногами потоптался по передатчику:
— Пусть теперь Мюллер поищет человека с такими отпечатками пальцев.

— Штирлиц, Вы еврей!
— Что Вы, Мюллер, я русский.
— А я — немецкий.

Штирлиц отправил донесение в Центр открытым текстом. Через пять минут к нему ворвались эсэсовцы.
— С первым апреля! — улыбнулся Штирлиц.
Эсэсовцы понимающе заулыбались, в это время в Центре хохотали до упаду.

Дверь кабинета Бормана распахнулась и появившийся на пороге незнакомец отчетливо произнес, глядя Борману прямо в глаза:
— Слоны идут на север.
— Слоны идут к черту! — вспылил Борман. — А кабинет Штирлица этажем выше.